Николай прикусил нижнюю губу. На его лице проявилась странная смесь чувств — неловкость, гордость и что-то вроде недоверия к ситуации. Майк знал, что такие лица бывают у людей, сделавших какую-нибудь глупость, которая случайно обернулась удачей.
— Ну, в общем, началось с этого, — наконец, приступил к объяснениям Николай. — У меня в старой конторе сменился начальник... посадили какого-то аллергика, который ненавидит табачный дым. В общем, запретили мне курить в серверной. А я без табака не могу. И решил: чем мучиться, поищу-ка себе новое место. Разослал резюме. Ну и везде пишу, что русский у меня родной язык. Мало ли — может, пригодится. Представь, через два дня вызывали на первое собеседование. Весь разговор идёт по-русски. И вопросы задают совсем не технические. В основном по России и её истории. А я, ты знаешь, в этом деле разбираюсь... Короче, через полчаса разговора я понял, что меня совсем не на то смотрят. В смысле, не сисадминить. Понимаешь?
Майк кивнул.
— Ну, значит, поговорили мы таким манером, мне и говорят: парень, ты нам нравишься, русский у тебя нормальный, сам ты без иллюзий, и фамилия подходящая. Давай, типа, паря, это твой шанс. Принято, дескать, решение осваивать русский рынок... — он сделал крохотную паузу, — сигарет.
— То есть? — не понял Майк. — В России не курят.
— Это сейчас не курят, — сказал Николай, выпуская изо рта бесформенное облако дыма. — Скоро там всё изменится. Знаешь, какие бюджеты выделены под рекламу? Хотя... этого я тебе не говорил, о’кей?
— Ты мне и так ничего не сказал, — нахмурился Рональдс.
— Ну, всё равно... Короче, мне предложили позицию начальника московского отделения продаж. Не сразу, конечно. Месяца два я прокантуюсь как человек без статуса. Но платить будут как надо. Если всё получится — возьмут на работу официально.
— Тебе повезло, — смог выдавить из себя Майк.
— Просто им срочно нужен был человек с хорошим русским языком и без комплексов по поводу исторической родины... И не работавший на них раньше. В случае неудачи фирма ответственности не несёт. Сам знаешь, это Россия. Неизвестно, как у них ещё всё повернётся с легализацией... а продажи нужно начинать сейчас. Так что завтра утром я лечу в Москву. У меня сегодня последний вечер в Нью-Йорке. Решил вот посидеть...
— Надолго?
— Если дело пойдёт, то очень надолго, — вздохнул Николай. — Жаль будет расставаться с этим городом, я к нему привык... Но это мой шанс.
— Едешь продавать отраву? — не выдержал Рональдс.
— Ну... — Николай неопределённо пожал плечами, — это как посмотреть. Что не отрава в этом мире? Телевизор, скажешь, не отрава? Или вот автомобили — знаешь, сколько там всякой дряни в выхлопе? И потом, я никому ничего не навязываю. Не хочешь — не покупай, на то и свобода, — он глубоко затянулся. — К тому же, если не я — то другой парень. И этот другой парень мне уже заранее не нравится.
Майк помолчал две секунды, переваривая новости.
— Что ж, поздравляю, — наконец, выдавил он. — А у меня вот сплошное дерьмо.
Николай выпустил клуб дыма. Прищурился. Подозвал официанта, потребовал ещё двести «власовки» и грибочков.
— Рассказывай, — по-хозяйски распорядился он. — Только сначала выпей.
Через десять минут Майк крутил в руке пустую стопку и, сбиваясь и путаясь, рассказывал о своём лучшем репортаже.
— ...Ну вот. А потом мне звонит Брэндон, ну, мой шеф — и, чуть ли не рыча от злости, говорит, что я уволен без выходного пособия. Потому что, согласно моему контракту с Общественным радио Нью-Йорка, я не имел права делать репортажи ни для кого, кроме них. Ну, я ему, конечно, сказал, куда он может идти и что сделать со своим контрактом... я-то думал, что мне теперь от предложений работы отбиваться придется... даже если вдруг не возьмут на CNN, хотя я, конечно, надеялся, что возьмут... как же — Майк Рональдс, сделавший тот самый знаменитый репортаж в прямом эфире... тем более, место освободилось... Карэн-то так и не спасли, не успели... если бы тот нацист вертолет не угнал, может, и хватило бы времени... ну, ты в курсе, наверное... там еще русская девочка тоже погибла... Вот. А потом звонят с CNN. И сообщают, что против меня подан иск.
— За то, что ты вышел в эфир от их имени, не имея на то права? Незаконное использование товарного знака?
— Все еще хуже. В своем репортаже я на весь мир употребил слова «черный» и «дебил» в негативном контексте. И на CNN подала в суд Антидиффамационная лига и еще полдюжины афроамериканских и правозащитных организаций. Телевизионщики, конечно, мигом перевели стрелки на меня, доказав, что я у них не работаю и никакого отношения к ним не имею. И добавили второй иск сверху, уже от себя лично. За нанесение ущерба деловой репутации компании. До сих пор вот сужусь. На адвокатов уже все деньги растратил. Чем буду расплачиваться, когда проиграю дело — понятия не имею.
— Проиграешь, kak pit' dat', — без особого сочувствия в голосе констатировал русский. — И журналистика для тебя теперь, конечно, закрыта... У тебя сейчас есть работа? Или на что жить?
— Нет, — вздохнул Майк. — Последняя надежда, — добавил он в порыве нетрезвой откровенности, — на наследство от деда. Послезавтра должны огласить завещание. Но там по-любому не очень много...
Он хотел рассказать о смерти деда и о том, что тот для него значил, но Николай его перебил:
— Погоди-ка. Кажется, я могу тебе помочь. Сиди тут.
Русский легко поднялся, возле стойки о чём-то перекинулся парой слов с барменом, потом скрылся в чёрном проёме служебного входа. Рональдс тяжело вздохнул и налил себе ещё водки. Пить, однако, пока ещё не хотелось. Он сидел и тупо смотрел, как тает изморозь на дне графина, когда вернувшийся Николай хлопнул его по плечу.