— Какая разница, на что я рассчитывал... Все мы на что-то рассчитываем. Человек предполагает... «а бог располагает», так ведь гласит русская пословица? Так вот что я вам скажу, мой мальчик: если бы и в самом деле бог — это было бы еще не так обидно. Хуже, что располагает тоже человек, только другой и не лучший. Точнее, другие люди. Все пошло не так, как планировал этот несчастный идиот Хайнц, но вышло в итоге еще гаже...
Да, после смерти Клауса Ламберта все действительно пошло не так, как рассчитывал Эберлинг. Впрочем, ошибся не он один. Многие полагали, что, лишившись своего вождя, консерваторы немедленно перегрызутся между собой и надолго — во всяком случае, до референдума точно — перестанут быть влиятельной политической силой. Действительно, любой анализ ситуации показывал, что у каждого из маститых консерваторов имеются не менее авторитетные соперники, которые ни за что не пожелают согласиться с его лидерством. Ошибка аналитиков была в том, что они рассматривали лишь старшее поколение. Кто же мог предположить, что непримиримые старики в кратчайший срок сойдутся на кандидатуре Ламберта-младшего? Тогда — никто, это теперь кажется, что сын, поднимающий знамя из рук трагически погибшего отца — это самый простой и очевидный вариант.
Сам Отто Ламберт, естественно, весьма поспособствовал такому решению. Он ухватился за свой шанс столь быстро и цепко, что можно было подумать, будто он готовился к гибели отца заранее. Хотя расследование заговора не обнаружило никакого компромата на сына погибшего. Так или иначе, Отто с первых же дней, как говорят в России, взял быка за рога. Убийство Ламберта-старшего и без того качнуло симпатии многих в сторону консерваторов; Отто же оседлал эту волну и всячески развивал ее, разъезжая по всей стране и выступая с гневными и горячими речами — надо признать, весьма талантливыми — где обличал тлетворную заразу либерализма и попустительства и всячески эксплуатировал образ отца, мученически погибшего ради единства Райха и незыблемой твердости имперского порядка. Это оказалось очень выигрышно для укрепления своих позиций в Партии — и абсолютно проигрышно для Империи в целом.
Восточные земли, где многие уже предвкушали если не обещанную заговорщиками независимость, то, по крайней мере, поблажки и послабления в преддверии референдума, осознали, что в случае торжества ламбертовской линии следует ожидать резкого закручивания гаек. А торжество консерваторов в те дни казалось весьма вероятным. Слухи о том, что Отто станет преемником Шука, ходили уже в открытую и косвенно подтверждались тем, что Райхспрезидент не предпринимал никаких мер, чтобы обуздать бурную активность молодого политика. Остполитики поняли, что придется не только на долгие годы забыть обо всяком расширении прав автономий, но, возможно, и расстаться с привилегиями, с таким трудом полученными от Берлина в прежние годы. Это их сплотило: перед лицом общей для всех угрозы все противоречия отошли на второй план.
Более того — и в самом Фатерлянде речи Ламберта, вызывая бурный восторг одних, пугали других. СЛС завалил страну газетами и листовками о «новом Хитлере» и «последнем шансе его остановить». И, надо сказать, к подобной агитации начинали все чаще прислушиваться люди, прежде не интересовавшиеся политикой и либералам не сочувствовавшие .
За считанные дни до референдума Шук все же попытался исправить ситуацию. Сперва он пригласил Ламберта для личной беседы — увы, не имевшей успеха: молодой человек явно закусил удила и не желал останавливаться. Затем в обращении к нации Райхспрезидент — повторив, разумеется, дежурные лозунги о необходимости сохранения единства Райха и его политической системы — подверг консерваторов разгромной критике в уже подзабытом дитлевском стиле, и в прямом эфире снял нескольких одиозных деятелей из их числа с партийных и государственных постов. В их число попал и Ламберт — впрочем, у него официальных постов было негусто.
Но было уже слишком поздно. Либералы открыто называли речь Райхспрезидента «неуклюжим маневрированием в страхе перед народным волеизъявлением». И даже последняя победа Управления, которому удалось-таки доказать, что по крайней мере часть агитационных материалов СЛС печатается на американские деньги, мало что могла изменить. «Шук тоже критиковал ламбертизм, не иначе, он тоже американский наймит!» — ехидничала в своих статьях Новодворская. Тиражи агитационных газет и брошюр арестовывались и изымались (благо теперь для этого появилось более чем веское основание), но тут же появлялись новые. Можно рассыпать набор в типографии, но нельзя приставить полицейского к каждому рехнеру с друкером...
Референдум принес демократам 60.73% голосов. В основном, конечно, за счет восточных территорий, голосовавших чуть ли не единогласно, но и в Фатерлянде поддержка режима оказалась значительно ниже, чем три месяца назад.
Результаты были подсчитаны с дойчской скрупулезностью и честно оглашены в новостях. Два-три процента еще оставляли бы теоретическую возможность для манипуляций (хотя и затрудненных широко разрекламированной прозрачностью всех этапов процедуры). Но почти одиннадцать процентов разницы — это был факт столь же бесспорный и безнадежный, как рак в четвертой стадии.
Консерваторы во главе с Ламбертом, однако, не пожелали с этим мириться. Они объявили, что результаты референдума должны быть аннулированы, а Райхспрезидент и правительство, как «пошедшие на поводу у врагов Райха и не обеспечившие безопасности государства», смещены со своих должностей. Путчисты образовали Чрезвычайный Государственный Комитет, провозгласивший, что он берет на себя все управление страной «до созыва Чрезвычайного съезда Партии и устранения угрозы государственному строю». Им удалось занять несколько министерств, включая военное (что неудивительно, учитывая, что в число заговорщиков вошли военный министр и несколько генералов). Они даже пошли на то, чтобы блокировать Шука в его резиденции — штурмовать которую они, однако, не осмелились, понимая, что охрана Райхспрезидента будет стоять до конца, и без большой крови дела не завершить; ограничились тем, что отрезали Шуку всю связь, включая беспроводную, для чего к резиденции подогнали глушилки РЭБ. В войска полетели шифрограммы от имени Комитета с приказами прибыть в столицу «с целью обеспечения порядка и общественного спокойствия».