Власов некстати вспомнил, что со времен Первой мировой войны летчику-истребителю не доводилось сбивать самолет противника из пистолета. Был, правда, трагикомический случай в 1943 году, когда пилот американского бомбардировщика Оуэн Бэггетт, уже покинув подбитый японцами самолет и спускаясь на парашюте, застрелил из револьвера пытавшегося добить его пилота одного из вражеских истребителей. Но там скорости были отнюдь не реактивные; японец даже специально уменьшил тягу до минимума, чтобы получше рассмотреть того, кого считал беспомощной жертвой... Как поведет себя Эберлинг, видя у себя прямо по курсу вертолет — будет обходить его сверху или снизу? Явно, что не сбоку — в этом случае он уже не успеет выровняться, чтобы зайти на цель прямо. Если сверху, тогда стрелять бесполезно — в кабину под таким углом не попадешь, а единичная пуля в брюхо едва ли сможет причинить «Дельфину» критические повреждения. Зато, чтобы успеть выйти после такого маневра на цель, Эберлингу придется слишком круто пикировать — пожалуй, шансов выйти из такого пике при такой высоте точки входа немного... Если он пойдет снизу, стрелять по нему будет удобнее — но он может и сам это понять. К тому же он может нырнуть совсем низко, так, что Фридрих не успеет скорректировать прицел. Возможен и вариант, когда за остающиеся секунды Эберлинг не успеет принять решение, или изменит его в последний момент — у неопытных летчиков это бывает — и просто врежется в вертолет. Фридрих понимал, что, возможно, следующие секунды станут последними в его жизни. Впрочем, для ветерана Африканской кампании это чувство не было ни новым, ни особенно неприятным: просто информация на заднем плане, которая не должна мешать выполнению задачи. Необходимость оценивать дистанцию и скорость цели на глазок, без радара, была куда неприятнее. Особенно учитывая, что «элка» меньше боевых истребителей, с которыми ему приходилось иметь дело, и, значит, интуитивно ему будет казаться, что самолет дальше...
В последний момент Фридрих подумал, что можно было бы попробовать связаться с Хайнцем — вероятно, его радиостанция все еще настроена на частоту последней из зон легальной части его маршрута — и еще раз попробовать отговорить его. Но едва ли из этого вышел бы толк, да и, в любом случае, было уже слишком поздно.
Ломая интуитивную установку, первый выстрел он сделал, наверное, метров с четырехсот. Пистолет дернулся в руках и снова замер, упертый рукояткой в пол. Еще бы один одиночный, но, когда счет на доли секунды, менять план на ходу нельзя. Щелчок в положение «автоматическая стрельба», одновременно кисти чуть вперед с поворотом, слегка опуская ствол — а Эберлинг меж тем тоже опускает нос — он все-таки решил обходить снизу — но не ныряет в крутое пике, он понимает, что по выходе из пике ему пришлось бы бросать баки по пологой траектории, и они могут срикошетить, не причинив вреда — хорошо, что он это понимает, а палец уже снова жмет на спуск, толчок в ладони, отдача подбрасывает ствол, а надо, наоборот, опускать его все ниже, думать над этим некогда — руки все делают сами, еще толчок, еще...
Когда машины разделяло метров тридцать, нос снижающейся «элки» вдруг как-то резко, смазанно мотнулся вверх и вбок. Это не сознательный маневр, понял Фридрих, это даже не ошибка неуверенного в себе пилота — так дергают ручку рефлекторно, от внезапной боли... Эта мысль, не успевшая оформиться словами, пришла почти одновременно с другим осознанием — вот теперь он точно врежется, не в корпус вертолета, так в винт наверняка. Понял это и пилот «Фоке-Ахгелиса», рывком бросивший свою машину на левый бок с почти немыслимым для вертолета креном.
Фридрих скользнул по вздыбившемуся полу к противоположной двери, по инерции продолжая давить на спуск (он выпустил в пустоту еще три пули) — но все же успел разглядеть, как правый подвесной бак «элки» скользнул мимо сверкающего круга винта, разминувшись с ним менее чем на метр.
Показалось ему, или он и впрямь различил за этот немыслимо краткий миг кое-что еще — темные брызги на внутренней поверхности фонаря передней кабины и силуэт неестественно запрокинутой головы в шлеме?
Вертолетчик, чудом избежав срыва потока на лопастях, выровнял машину двумя десятками метров ниже. Истребительный навык — при любых маневрах не терять из вида противника — позволил Фридриху увидеть, как L-29, продолжая все круче задирать нос, косой свечой вонзился в низкую облачность и пропал. «Даже если он еще жив, от такой перегрузки должен был потерять сознание», — подумал Власов. Значит, неуправляемый самолет сделает косую петлю, уходя в сторону от проспекта (отлично!), и рухнет на землю. Прикинув радиус и направление петли, Фридрих понял, что упадет он где-то в Парке Победы. Сейчас там мало народу — основные масленичные гуляния проходят в центре — так что, скорее всего, обойдется вообще без жертв.
Власов встал с пола, задвинул дверь, расстегнул сбрую и сунул «стечкин» в карман.
— Поздравляю, коллега, — сказал он русскому, усаживаясь в кресло второго пилота, — мы справились.
За шумом винта и в закрытой кабине он не слышал, как снова растет за облаками реактивный рев — причем вовсе не со стороны Парка Победы. А затем голубое тело «элки» с красным силуэтом стрижа на брюхе пробило облака впереди, прямо над проспектом. Стриж пикировал на добычу.
— Как вы видели, истребитель, чудом избежав столкновения с вертолетом, ушел в облака. Мне кажется, самолет получил какие-то повреждения... Возможно, только что мы наблюдали попытку покушения на Клауса Ламберта! Меж тем его кортеж, не снижая скорости, проносится мимо меня... Эдвин! (Эдвин вздрогнул и послушно проводил камерой автомобили) Но что это? Я опять слышу гул самолета! О боже, это снова он! Он пикирует прямо на меня!! Снимай, Эдвин!! Да снимай же скорей, дебил!!!