Юбер аллес - Страница 380

380

Фридрих ничего не мог сделать. Не мог даже стрелять по «суке» из «стечкина» — с водительского места он мог высунуть в окно лишь левую руку, а значит, все равно бы не попал, тем более с такой дистанции, да и вряд ли пистолетная пуля причинит большой урон спецмашине... Да и времени прицелиться у него уже не было. Он мог лишь бессильно наблюдать, как полыхнул факел уносящейся вперед ракеты — зрелище, не раз виденное им из кабины истребителя... а потом ракета поразила цель.

Взрывом корму «скорой» подбросило вверх. Пару секунд машина еще ехала на передних колесах, а потом ее резко кувыркнуло через нос, снова подбросило при ударе крыши об асфальт и развернуло поперек дороги, где она покатилась, кувыркаясь уже вокруг продольной оси, охваченная пламенем, с каждым ударом разбрасывая вокруг осколки стекла и еще какие-то ошметки. Последние несколько метров она проскользила на боку и, наконец, замерла. Удивительно, но сирена, в отличие от сразу разбившихся мигалок, доработала почти до конца и лишь за секунду до остановки смолкла с последним агонизирующим стоном.

Однако перегородивший дорогу разбитый автомобиль сумел отомстить своему убийце. Слишком поздно водитель «суки» понял, что не следовало в охотничьем азарте так разгоняться по скользкой дороге. Затормозить он уже не успевал, так что попытался объехать «скорую» по встречной, но машину занесло, завертело волчком и бросило на тротуар, где она со всего размаха впечаталась в фонарный столб.

В следующий миг огненная вспышка слилась с грохотом взрыва.

Фридрих знал, что в жизни попавшие в аварию автомобили взрываются гораздо реже, чем в кино, но в данном случае удивляться не приходилось — наверняка израсходованный на «скорую» боеприпас был в «суке» не единственным.

Опасность грозила и Фридриху, но он в момент выстрела находился вдвое дальше и успел, аккуратно притормаживая, погасить скорость. Остановившись практически у горящей «скорой», он тут же сдал назад, на случай, если в ней тоже рванет бензин или что похуже.

Однако его ожидал другой сюрприз. Покореженная задняя дверь микроавтобуса со скрипом откинулась на дорогу, и из салона на четвереньках выбрался человек. Одежда на нем тлела, и он с видимым усилием дважды перекатился по мокрому асфальту, чтобы полностью ее загасить. А затем — Фридрих не верил своим глазам, после такой-то катастрофы — поднялся и, хромая на обе ноги и горбясь, побежал прочь от шоссе, с явным намерением затеряться между ближайшими домами.

Власов уже не сомневался, кто это, и лишь поражался живучести старого ублюдка. При захвате ему, разумеется, вкатили изрядную дозу транквилизатора, но, как видно, боль при аварии привела его в чувство. Вероятно, ненадолго — скоро он снова свалится... но, в любом случае, его надо хватать как можно скорее. Со «стечкиным» наготове Фридрих выскочил из машины и побежал следом.

Он никогда не был хорошим бегуном, а после той роковой посадки — тем более, однако Зайн, разумеется, находился в куда худшей форме, так что Власов настиг его уже через несколько десятков метров, в проходе между глухой торцовой стеной жилого дома и каким-то закрытым по ночному времени магазином.

Зайн, слыша за собой топот и дыхание преследователя, попытался сделать отчаянный рывок, но поскользнулся и упал в снег; Фридрих тут же навалился сверху. Наручников у него при себе не было, пришлось вязать террористу руки за спиной своим собственным ремнем, что было неудобно и небезопасно; впрочем, враг, похоже, окончательно выдохся.

Затянув ремень потуже, Власов слез со своего пленника и рывком перевернул его, дабы исполнить то, что ему давно хотелось — заглянуть старому убийце в глаза.

В лице, освещенном дежурным светом магазинной витрины, уже не было ничего от того исполненного достоинства облика старого заслуженного воина, который Фридрих видел мельком в аэропорту. В нем не было даже испепеляющей ненависти фанатика. Это лицо — покрытое ожогами и кровоподтеками, испачканное кровью, с налипшими комочками грязного московского снега — было лицом изможденного, измученного, смертельно уставшего старика. Но глаза... глаза Зайна смеялись.

— Хазер, — выдохнул он, демонстрируя отсутствие нескольких зубов во рту, — ты думаешь, что поймал меня, хазер? Вы всегда были кретинами, и всегда будете.

Затем он, продолжая улыбаться, отчётливо произнес несколько непонятных слов — скорее всего, на иврите. С последним из них тело Зайна дернулось, подбородок задрался, и глаза разом утратили осмысленное выражение. Фридрих не мог поверить, щупал пульс на шее, оттягивал веки, подозревая очередную уловку. Но сомнений не оставалось: один из самых опасных террористов в истории был мертв. Именно сейчас, когда столько усилий — и жизней! — было потрачено, чтобы взять его живым... И что-то подсказывало Фридриху, что он умер не от полученных травм. Они были серьезными, но отнюдь не смертельными. Он... словно бы прочитал древнее юдское заклинание, и оно сработало.

Бред, бред, раздраженно мотнул головой Фридрих. Никакой мистики не бывает и не может быть. Это какой-то фокус, самовнушение или что-то вроде... Не об этом сейчас надо думать. Надо обыскать тело.

Действительно, моссадовцы утаскивали Зайна в такой спешке, что не забрали у него ничего, кроме оружия. Возможно даже, они проглядели какой-нибудь ножичек, посредством коего Зайн освободился от ремней, привязывавших его к носилкам — или же «заслуга» этого освобождения целиком принадлежит аварии? Власов одёрнул себя: привычки аналитика мешают оперативной работе. Сейчас нужно не думать, а смотреть и запоминать.

380