Юбер аллес - Страница 363

363

Фридрих взял «стечкин», еще раз проверил, снят ли предохранитель, и пошел открывать.

Надо отдать Хайнцу должное — даже в самый первый миг, увидев наставленный на него ствол, он не выказал испуга. Его брови лишь удивленно поползли вверх, а губы раздвинулись в улыбке:

— Фридрих? Что это за карна...

— Карнавал закончился, Хайнц, — жестко перебил Власов, делая от двери шаг назад. — Он заряжен, и я выстрелю при малейшем твоем неосторожном движении. Ты убил Вебера, но со мной у тебя тот же трюк не пройдет. Подними руки. Медленно.

— По-моему, ты перетрудился, — заявил Эберлинг все еще самоуверенным тоном. — Не знаю, откуда ты взял всю эту чушь, но я... хорошо, хорошо, я подниму руки, но...

— Мы теряем время, — вновь оборвал его Власов. — Я уже сказал, я знаю, что ты сделал. И единственная причина, по которой ты говоришь сейчас со мной, а не с имперскими следователями, состоит в том, что я хочу узнать — почему.

— Ладно, — согласился вдруг Хайнц. — Я все тебе расскажу. Но обещай не предпринимать никаких действий, пока не дослушаешь до конца.

— Согласен. Но не надейся усыпить мою бдительность. Мое донесение уже лежит на берехе Управления, пока что в моем личном разделе. Я еще могу его удалить. Но если по каким-либо причинам я этого не сделаю, оно будет разослано автоматически. Захват или уничтожение моего рехнера тебе не помогут.

— Я не собираюсь играть в Джеймса Бонда, — невесело усмехнулся Эберлинг. Руки он держал на уровне головы, полусогнутые пальцы были вяло расслаблены, плечи ссутулились. Во всем облике читалась не готовность к борьбе, а проявившаяся наконец бесконечная усталость. — Может быть, мы все же куда-нибудь присядем?

— Ладно, — кивнул Фридрих, отступая в глубь прихожей. — Иди на кухню. И помни, я не шучу насчет пистолета.

Кухню он выбрал для того, чтобы посадить Эберлинга через стол от себя, спиной к окну — классическая позиция для допроса. Табурет, конечно, не привинчен, ну да ничего. Вскочить и поднять его Хайнц все равно не успеет.

— Я могу опустить руки? — осведомился Эберлинг.

— Да. Положи их на стол перед собой и держи ровно, — сам Власов сделал почти то же самое, с той разницей, что в его руке по-прежнему был «стечкин».

Эберлинг подчинился, с усмешкой поглядел на оружие.

— Я не предатель, — сказал он, — и ты это знаешь.

— Я знаю, что ты убил имперского резидента, — мрачно ответил Власов.

— Я не хотел, — не стал отпираться Хайнц. — Я был вынужден. Ты знаешь, как это иногда бывает. Райх стоит на порядке, да. Но он стоит и на целесообразности. Иногда высшие интересы государства требуют нарушить закон, этим же государством установленный. Мы ведь не атлантисты с их догмами типа «демократия — это процедура», заставляющими их отпускать даже явных преступников, если не соблюдена какая-то дурацкая формальность...

— Вебер не был преступником, — мрачно перебил Власов. Маловероятную обратную гипотезу он уже рассматривал и отверг. Даже если предположить, что, при всем своем безупречном досье, Вебер оказался предателем, и что, по неведомым соображением, покарать его решили максимально тихо, оставив в полном неведении даже ближайших коллег — все равно исполнять такое поручение послали бы не Эберлинга. Не та специализация. — Он был патриотом Райха.

— Иногда приходится убивать и патриотов, — пожал плечами Хайнц. — В нашей истории такое уже бывало, не так ли? Сначала Хитлер убил Рёма и компанию. Потом триумвиры убили Хитлера и компанию...

— Последнее, положим, не доказано, — заметил Фридрих.

— Да брось, ты же взрослый человек, работающий в очень серьезной организации. Неужели ты веришь в эту сказочку из школьных учебников про сговор высших чинов СС и остатков штурмовиков? Я мог бы рассказать тебе кое-что интересное на эту тему, благо соприкасался с ней совсем недавно... но это сейчас неважно. А важно то, что Райх стоит на краю гибели. И я пытаюсь ее предотвратить.

— В самом деле?

— Я отлично понимаю твой скепсис. И понимаю, как мои слова звучат со стороны. Не то неумелая ложь, не то бред сумасшедшего, да? Поверь, это был бы не худший вариант. Но все-таки вспомни триумвиров. Тогда, в августе сорок первого, большинству тоже казалось, что дела обстоят превосходным образом. Мы контролировали практически всю Европу и успешно развивали наступление на Востоке — по крайней мере, внешне казалось, что оно развивается успешно. Высадка в Британии, правда, сорвалась, но все верили, что это временная заминка — вот возьмем через пару месяцев Москву, и тогда... Тогда на человека, заявившего, что Хитлер ведет страну к катастрофе, тоже посмотрели бы, как на безумца и изменника. С соответствующими последствиями. Но, к счастью, такие люди нашлись. То есть они, конечно, ничего не заявляли вслух. Они просто понимали, что хитлеровская национальная политика — это самоубийственное превращение естественных союзников во врагов, а полководческий гений фюрера — миф. Этих людей звали Роммель, Гудериан и Канарис. И они сделали то, что должны были сделать. Пожертвовали фюрером, чтобы спасти Райх...

— Погоди, к чему это ты ведешь? Уж не к покушению ли на Райхспрезидента?

— Нет, теперь дело не в этом. Конечно, Шук допустил страшную ошибку, согласившись на этот референдум. Но отыгрывать назад уже поздно. Это значило бы продемонстрировать всем наш страх и нашу слабость. Да и, в конце концов, референдум лишь обнажил проблему, которая все равно никуда бы не делась. Гнойник уже прорывался, и прорвался бы снова. А если даже и нет, тем хуже — гной продолжал бы отравлять организм изнутри...

363