Юбер аллес - Страница 362

362

Квартира встретила Фридриха все той же нежилой тишиной и темнотой. Скорее всего, с тех пор здесь так больше никто и не бывал. Власов прошел в кабинет, задернул светонепроницаемые шторы и зажег свет. Мелькнула дурацкая мысль, что сейчас он увидит сидящего в кресле мертвеца, а то и живого человека, который внимательно на него смотрит и целится из пистолета — но кресло, конечно, оставалось таким же пустым, как и в тот момент, когда санитары вынесли труп.

Власов отыскал розетку в стене поближе к часам, не желая разряжать аккумулятор, передвинул туда кресло, уже не боясь оставлять следы своего присутствия, и подключил нотицблок. Затем открыл высокую застекленную дверцу часов, потянул за цепь, поднимая цилиндрическую латунную гирю, похожую на эталон чего-то-там из Палаты мер и весов, и толкнул маятник.

Клик. Клак. Клик. Клак. Звук часов оказался именно таким, как он и представлял — громким, отчетливым и лишенным всяких намеков на неравномерность. Ни по тону, ни по частоте он не походил на то, что Власов слышал из динамика своего рехнера.

Фридрих сел в кресло мертвеца и положил нотицблок на колени. Он подогнал стрелочку к пиктограмме с микрофоном, а через минуту остановил запись. Программа звукового анализа нарисовала замечательно четкий график. Выровнять масштаб — дело нескольких секунд... а теперь задача посложнее: построить функцию преобразования. В аналитическом виде это потребовало бы довольно навороченной аппроксимации, но, к счастью, его задача проще — всего лишь вычислить коэффиценты пересчета в каждой точке. Хорошо, что в последней версии программы появилась соответствующая функция. Не такая совершенная, как в гипотетической кокоревской разработке — после его преобразования экспертиза нашла бы следы обработки, неестественный для человеческого голоса характер некоторых гармоник, определенные сглаживания и т.п. — но для его цели сгодится...

Полоска с процентами доползла до конца. Так, корректирующая функция готова. Осталось применить ее к исходной записи.

Словно оттягивая момент развязки, для начала Власов выделил и послушал одну лишь тикающую составляющую. Теперь на слух она звучала неотличимо от часов, тикавших у Фридриха над ухом, только, естественно, в исходной записи была гораздо тише.

Затем он, наоборот, отфильтровал все помехи, оставив один голос — и включил воспроизведение.

— Тут... тут это, труп, — раздалось в комнате. — В квартире. В кресле. Староконюшенный переулок...

Но это больше не был голос подростка. И даже не был голос человека, чьим родным языком был русский.

Это был голос, знакомый Фридриху Власову очень хорошо.

Голос Хайнца Эберлинга.

Kapitel 55. Ночь с 16 на 17 февраля. Москва, Трубниковский переулок, 30.

Теперь оставалось только ждать.

Фридрих положил «стечкин» на стол перед собой, вытащил обойму, проверил спусковой механизм, вогнал обойму обратно.

Еще раз спросил себя, правильно ли он делает, что ждет Эберлинга для разговора тет-а-тет вместо того, чтобы немедленно доложить в Управление и предоставить прочее имперскому правосудию. На худой конец, можно было бы позаботиться о собственном прикрытии силами Лемке и других оперативников, но он не делает даже этого. Потому что нельзя обеспечить эффективное прикрытие, не объяснив прикрывающим, от кого исходит опасность — в особенности если это офицер их собственной службы.

Фридрих не знал сострадания к врагам и предателям, не собирался щадить чувства изменника, предлагая, по гуманной имперской традиции, преступившему закон и честь офицеру пистолет с одним патроном вместо позора официального расследования. И прежняя дружба не имела тут никакого значения. Если Эберлинг виновен, он должен получить по полной. Но... несмотря на бесспорность доказательств, он не мог избавиться от этого «если». Не мог поверить, что Хайнц Эберлинг, которого он знал с четырнадцати лет, предал Райх и Управление. Хотя как знать, синонимичны ли теперь два последние понятия. И уместно ли говорить не то что о Райхе, но и об Управлении как о едином целом. Во всяком случае, такая гипотеза выглядела куда вероятнее идеи, что внешние враги, кем бы они ни были — от ЦРУ до главарей русских криминальных группировок — могли завербовать Хайнца с помощью денег, женщин и прочей атрибутики из бульварных романов, не говоря уже об атлантистской пропаганде. Куда вероятнее, что Хайнц оказался пешкой в игре своих, что он исполнял приказ, исходящий с неких немаленьких высот... но и это не сходилось со всем, что Фридрих о нем знал. Эберлинг не стал бы пешкой — во всяком случае, нерассуждающей пешкой, послушно исполняющей явно незаконный и, весьма вероятно, вредящий интересам Райха приказ. По крайней мере, тот Эберлинг, которого знал Власов. Неужели этот образ был лживым, и Фридрих не заметил фальши за много лет? Но теперь он должен разобраться, что двигало Хайнцем — прежде, чем примет какие-либо решения. Он понимал, что, вполне вероятно, такое же желание разобраться самому, никому ни о чем не докладывая, погубило Вебера. И все же не мог поступить иначе. Может быть, все же существует какое-то объяснение, снимающее обвинение с Хайнца? Впервые в жизни Власов шел на столь прямое и грубое нарушение должностных инструкций. Но он должен понять...

Звонок в дверь прозвучал в ночной тишине неожиданно резко — во всяком случае, Фридриху так показалось. С неудовольствием отметив учащение собственного пульса, он нажал кнопку пульта. Разумеется, это был Эберлинг; на экране фернзеера он выглядел, как обычно, рук в карманах не держал и вообще не проявлял беспокойства. Из телефонного разговора он узнал лишь, что друг желает сообщить ему нечто важное и срочное — но для изменника и этого достаточно, чтобы насторожиться... Впрочем, он не мог не знать, что за ним наблюдают.

362