Юбер аллес - Страница 304

304

Стоп, это опять отвлечение. Итак, сон. Ему снился полёт «Норда». От реальности полёт отличался только финалом: вместо того, чтобы благополучно сесть, он расстрелян американскими истребителями. Что это символизирует? Неудачу на самом финише, это понятно. Но неудачу чего? Что символизирует полёт «Норда» и полёт вообще? Полёт «Норда» стал для него переломным этапом жизни... и причиной политической карьеры. Политическая карьера, завершившаяся райхспрезидентским постом. Завершившаяся? Нет, начавшаяся. Полёт — это райхспрезидентство, не надо себя обманывать. А расстрел на финише — это его страх перед неудачным завершением...

Завершением?

Шук вытер пот со лба: ему стало жарко. Голова слегка закружилась. Он снова сел на кровать.

Итак, завершение карьеры. Надо признаться себе честно: он хочет уйти со своего поста. Уйти в отставку. Не умереть на посту, как учил Дитль — а сдать дела преемнику и прожить ещё пятнадцать или, если верить доктору, даже тридцать лет. А возможно, и дольше: наука не стоит на месте, появятся новые средства для продления жизни — а там, чем чёрт не шутит, и прекращения старения вообще... Но дело не только в этом. Он и в самом деле не справляется. Он устал, он чертовски устал от той тяжести, которую несёт все эти годы. Он больше не способен вести Райх от победы к победе. И не потому, что у него не хватает ума и воли. Всё это при нём. Груз ответственности — вот чего он больше не может нести. Перегрузка ответственности. Пятикратная перегрузка.

Теперь перейдём к фактам. Итак, хватит лгать самому себе: пора уходить. Это значит, что сначала он обязан завершить все основные политические проекты, которым он себя посвятил. И найти достойного преемника, которому он мог бы передать власть. Впрочем, в его случае это одно и то же: преемник — это главный политический проект на ближайшие годы. Пока империя прочно стоит на ногах, никакие серьёзные потрясения ей не грозят... во всяком случае, в близкой перспективе. Точнее, потрясения будут. Например, тот же референдум. Но это запланированное потрясение. Которое много прояснит и многое решит.

При этом его положение сложнее, чем у Дитля. У Дитля был он, Шук. Преемник, которого он готовил много лет. У него нет такого преемника. Нет, хуже, гораздо хуже: преемников слишком много.

Старик прикрыл глаза, представляя себе лица. Целая галерея лиц. Умные, преданные, истинные арийцы, убеждённые национал-социалисты. Из каждого можно вырастить политика. Если постараться — большого политика. Но... но не Райхспрезидента.

Потому что Райхспрезидента может сделать только одно: участие в Событии. В настоящем Событии. Ereignis, как называл это Хайдеггер. Уникальное, единственное событие, ставящее человека на грань и проверяющее на излом.

У Хитлера таким Событием был, наверное, двадцать третий год, когда он возглавил восстание против прогнивших байришских властей. Осознавая, что рискует и партией, и политической карьерой, и жизнью — ради дела, заведомо обречённого на неудачу, ради эфемерной возможности использовать произошедшее как пропагандистскую тему, ради пробы сил... И он смог превратить поражение в победу, скамью подсудимых — в ораторскую трибуну, тюремную камеру — в рабочий кабинет мыслителя и публициста... А он мог бы остаться тем, кем был: популярным оратором, лидером радикальной партии, уже готовой войти в ваймарскую элиту, в дальнейшем — стать остепенившимся респектабельным националистом, степенно отстаивающим в международных говорильнях так называемые «интересы своей страны». Что-нибудь вроде снижения размеров репараций, наложенных на Германию Антантой. Или, скажем, удвоения промышленного потенциала. Или, на худой конец, отстаивание прав судетских дойчей говорить на родном языке... Но он осмелился на большее, на бесконечно большее. И создал из ничего чудо. Чудо национал-социализма, чудо Третьего Райха.

А для Эдварда Дитля Событие наступило в сорок первом — когда после убийства Хитлера ему предложили стать временным исполняющим обязанности райхсканцлера. Он прилетел в Берлин, прекрасно понимая, какую роль ему уготовили на самом деле. И он смог стать самостоятельным игроком, оттеснить заговорщиков от власти, а потом и встать у руля государства. А ведь он мог остаться тем, кем его хотели видеть: марионеткой на престоле, подставной фигурой, Хансвюрстом. Но он нашёл в себе силы оборвать ниточки, привязанные к рукам и ногам, и встать во весь рост.

У него, Шука, был свой год — пятьдесят третий. Нет, даже не сам полёт. А то, что за ним последовало. Когда ему сообщили, что он больше никогда не сядет за штурвал. Кем он мог стать? Политической фигурой в худшем смысле этого слова. То есть куклой, которую возят на парады и приёмы, дают выступать по фернзееру и помогают в написании мемуаров. И когда ему говорили об «ином служении» — ему предлагали именно это... Но он предпочёл понять эти слова иначе. Он прошёл через всю шахматную доску и дошёл до последней линии. Там, где пешки превращаются в ферзи. И в конечном итоге стал ферзём.

И следующий Райхспрезидент обязан пережить... нечто подобное. То, что его сломает — или вознесёт к звёздам.

Райхспрезидент сжал кулаками виски и глухо застонал.

Мне не хочется об этом думать. И я прячу голову в песок, как страус. Но всё-таки пора, наконец, принять какое-то решение. Почему бы не сейчас?

Что мы имеем? Несколько подходящих кандидатур на роль следующего Райхспрезидента у него есть. Как положено, все — молодые военные из лучших училищ Райха. У всех имеются лидерские задатки, которые можно развить, а также опыт экспертной и административной работы, который можно использовать. Некоторые из них выросли в семьях высокопоставленных функционеров... Увы, все они — без той искры, которую имеет смысл раздувать.

304