Юбер аллес - Страница 222

222

— Кто и где? — Власов понял, о чём идёт речь, но решил на всякий случай уточнить.

— На Дворцовой. Помните тех ребят в красном? Гельмановские. Арт-группа «Красные...» — извините, там дальше скверное слово, не люблю я этого... Вот они это самое скверное слово там и показывали. В смысле, выложили телами. Три весёлые буквы.

Власов понял и поморщился.

— Это у них называется, — с искренним отвращением сказал старичок, отпивая воду, — контемпорари арт. По-английски — современное искусство. Хотя чего ж тут современного-то. Когда слову тому самому сто лет в обед, его на заборах ещё при царе Горохе писали... Одно слово — дегенерация. Вот и извольте рассудить: ну за что мне этого самого Гельмана жаловать?

— Почему же тогда господин Лихачёв и его супруга его терпят? — спросил Фридрих.

— Э-э-э... Вот по вопросу сразу видно, что вы не в курсе. Иначе сказали бы — «наша Фрау и её супруг», — наставительно заметил Лев Фредерикович. Власов отметил про себя, что самого вопроса старичок предпочёл не заметить.

— Но вообще-то я не о том, — засуетился старичок. — Давайте всё же о деле.

— Давайте уж, наконец, — вздохнул Власов.

— Вам предстоят переговоры с Фрау, — произнёс Лев Фредерикович таким тоном, как будто речь шла не менее чем об аудиенции у какого-нибудь монарха. — И для всех нас важно, чтобы они прошли успешно. Впрочем, не для всех. У Гельмана и его партии свои интересы в этом деле. И они не совпадают ни с нашими, ни, смею заверить, с вашими. Вам знакома такая фамилия — Бобков?

Власов пожал плечами.

— Допустим, знакома, — сказал он, — и что?

— Ну вот и славно, — старичок сделал ещё один маленький глоток. — Так вот, генерал Бобков — человек широких интересов. В частности, очень интересуется современным искусством.

— Насколько я понимаю, ему это полагается по должности, — ответил Власов. — Но вообще-то он пользуется репутацией русофила. А эти господа, насколько я понимаю, не любят юде.

— Кто ж их любит, — скривился Калиновский. Власов внутренне подобрался: в потешном говорке старика проскользнуло что-то очень личное и очень злое. Юдофоб? К тому же участие в Фолшпиле... н-да, может быть, всё соперничество с Гельманом объясняется этим?

— Да знаете как у нас говорят — «стерпится-слюбится», — продолжал Лев Фредерикович. — Ходят, ходят слухи...

— Слухи — это слухи, — отпарировал Фридрих. — Я, например, ничего не знаю о связях Гельмана с ДГБ. И даже если бы они были — ничего дурного я в этом не вижу. Сотрудничество с государством укрепляет государство. Вы против укрепления государства?

— Разве я что-то сказал о ДГБ? — хитро прищурился старичок. — Говорил же я вам: персонально на Петра Иваныча работает. То есть в данном случае на Филиппа Денисыча. Если угодно, личный консультант. Конечно, это не афишируется...

— Бобков себя демонизирует, — усмехнулся Власов. — Если верить слухам, он лично завербовал всех российских деятелей искусства. Включая вашего Президента.

— Михалкова-то? А что, вполне может быть. Ну да я не о том. Ситуация такова, что вам кое-что нужно — и мы можем вам это дать. Разумеется, не за красивые глаза. Я не уполномочен ставить вам условия, да и вообще говорить на эту тему, но хочу предупредить: Гельман в этом деле лицо заинтересованное, причём не только лично, но и со стороны своего покровителя. Сейчас он приложит все усилия, чтобы расстроить намечающееся соглашение. Или переключить все контакты на себя. Не хотелось бы... Да, вам он ведь передал...

Мимо столика пробежал официант-калмык, на этот раз без подноса. Поравнявшись со столиком, он затормозил, тронул старика за плечо, наклонился и что-то ему сказал — очень тихо, так что Власов не расслышал. Власову показалось, что старик кивнул, но спина официанта мешала.

— Простите великодушно, — сказал Лев Фредерикович, когда официант скрылся в какой-то служебной двери. — У меня, кажется, срочные дела. Не прощаюсь, сегодня ещё увидимся... На ужине будет интересно. Непременно, непременно вам надо быть, — последние слова он договаривал, уже вставая.

Фридрих проследил его путь взглядом. Старик не воспользовался обычным выходом, а юркнул в ту же дверь, что и официант.

Власов вздохнул. Позвал официанта, — на сей раз в арабском костюме, — и попросил счёт, закономерно рассудив, что Гельман расплатился лишь за себя. Фридриху не хотелось здесь оставаться.

Официант вернулся немного сконфуженный.

— Извините, — сказал он, — всё оплачено.

— Кем? — поинтересовался Власов.

— Не знаю, — официант сделал каменную физиономию. — А это вам лично, — сказал он, протягивая пластиковый прямоугольник. — Вы теперь почётный член нашего клуба. Подарок от владельцев, — со значением добавил он.

Власов покрутил в пальцах карточку. Она оказалась именной: на ней были выбиты его имя и фамилия. В левом нижнем углу чернела подпись Фрау.

Kapitel 34. Берлин, Райхенбергштрассе. 11 февраля. Позднее утро.

На улице было непонятно что — то ли погода поворачивала на настоящие заморозки, за минусовую отметку термометра, то ли просто воздух ещё не прогрелся.

Вдоль улицы разом протянуло холодом, потом ещё и ещё. Фишер поёжился и поднял воротник пальто.

Он стоял, прислонившись спиной к дощатой летней веранде кафешки с пошлым названием «Pigeon sauvage». Сейчас веранда была пуста: посетители, если таковые и были в этот час, грелись внутри. Можно было, в принципе, зайти. Что там внутри, он знал и так. Он провёл достаточно времени в кройцбергских забегаловках, чтобы досконально изучить их нехитрое устройство: три-четыре пластиковых столика, барная стойка, средней симпатичности девушка из восточных областей, полячка или украинка. В меню обязательно присутствует польская водка, чешское пиво, кровяная колбаса и какое-нибудь несвежее мясо с варёной капустой. Господин Йошка Фишер предпочитал заведения другого класса. Увы, главный редактор и фактический издатель единственной свободной газеты в Райхе должен беречь, как зеницу ока, репутацию бунтаря и отщепенца. К тому же большая часть людей, нужных для дела, обитает именно в Кройцберге.

222