Юбер аллес - Страница 158

158

Никонов даже не стал скрывать издевку, но Власов, разумеется, и без того понял, о каком «примерном поведении» речь. Когда террориста, за которым АМАН охотился по всему миру, выпускают на свободу, это может означать только одно: он сдал еще более крупную фигуру. Возможно даже не одну. И, конечно же, понимал это не только Власов.

Непонятно вообще, на что рассчитывал господин Борисов-Носик. Даже странно, что до него добрались только сейчас.

— После освобождения в восемьдесят третьем он был депортирован из Израиля, — продолжал Никонов. — Вернулся в Россию. — (И это понятно, мысленно кивнул Фридрих. В любой из стран «свободного мира» добраться до него было бы проще. Не говоря уже о том, что после Фолшпиля эти страны обычно не горели желанием привечать у себя визенталевцев. Интереснее другое: зачем его впустила Россия? Да еще и зачла израильскую отсидку, очевидно — не стала поднимать прежние дела. В качестве живца, в ожидании гостей? Ну и где были эти рыболовы сегодня вечером?) — В первое время сидел тише воды, ниже травы. Потом понемногу оклемался и осмелел. Начал заводить дружбу с диссидентами, статейки пописывать... Но теперь уже, конечно, ни о каком терроре и не заикался. Исключительно «мирные демократические методы»...

У Фридриха мелькнула мысль, что эти самые статейки Носик мог пописывать не только и не столько потому, что продолжал считать себя идейным борцом с режимом. Власову доводилось иметь дело с такими субъектами; как правило, это были совершенно сломленные люди, ни о какой дальнейшей борьбе не помышляющие. И даже не в гонорарах за статьи дело: полулегальные и нелегальные оппозиционные издания едва ли платили много, некоторые, вероятно, вообще ничего. Нет, весьма вероятно, что маленький испуганный человечек специально провоцировал внимание к своей персоне со стороны Департамента — в надежде, что слежка убережет его от тех, кого он боялся больше, чем ДГБ, РСХА и АМАНа, вместе взятых.

Не уберегла. Собственно, акции, которые по соглашению с Управлением все еще позволено было совершать Центру Визенталя, чаще всего были как раз такого характера. Но ДГБ не был участником этого соглашения...

— Майор, не подумайте, что я хочу бросить тень на ваш мундир, но как могло случиться, что убийцу Борисова ждали столько лет и проворонили?

— Во-первых, я ничего не говорил об убийстве, — живо возразил Никонов, но живость эта выглядела наигранной. — Борисов спрыгнул с крыши, старушка с первого этажа видела, как он упал.

— Видела, как он прыгал?

— Нет, только удар об асфальт.

— В таком случае откуда следует, что его не столкнули?

— У края крыши был снег. И на нем — следы только одного человека. Кроме того, в квартире Борисова найдена предсмертная записка. Надо, конечно, дождаться официального заключения графолога, но предварительно — подпись его.

— Под дулом пистолета можно написать, что угодно... Вы говорите, снег у края — значит, не на всей крыше?

— Возле люка, ведущего с чердака, снег был расчищен, — признал Никонов. Чуть помедлив, он добавил: — Есть и более странное обстоятельство. Борисов был в носках. Обувь не свалилась во время падения — он в таком виде вышел из своей квартиры, его туфли и ботинки там. Следы на крыше это тоже подтверждают.

— Да, погода не самая подходящая для прогулок босиком, — согласился Власов. — Даже самоубийцы в последние минуты жизни обычно не хотят испытывать дискомфорт. Анализ крови, как я понимаю, еще не готов?

— Пока нет.

— Но, майор, вы ведь не верите всерьез, что он не покажет ничего интересного?

— Я практически уверен, что он покажет какую-нибудь дрянь, — не стал спорить Никонов. — И что официальное заключение о смерти будет — самоубийство в состоянии наркотического опьянения. Мотивы у него, согласитесь, были — и для того, и для другого.

Да, подумал Фридрих, жизнь в состоянии вечного страха — это вполне себе мотив. Неудивительно, что звонок о его смерти поступил так быстро. Он, должно быть, не раз надоедал своим друзьям разговорами о грозящей ему опасности и отдавал распоряжения на случай своей гибели... Интересно, как его диссиденты-то терпели? Он ведь для них, что ни говори, предатель, «стукач». Впрочем, предал-то он террористов, а ныне общался со сторонниками ненасильственной борьбы. Хотя многие из этих господ очень быстро забывают о своих принципах, когда речь заходит не о насилии государства над преступником, а о насилии очередного «борца за идею», аргументирующего свою позицию пулями и гексогеном. Сами они, конечно, такие методы отвергают, но их моральная поддержка будет отнюдь не на стороне жертв террориста. Тут со времен XIX века, с русских присяжных, оправдавших террористку Засулич, ничего не изменилось. Даже морская свинка обучается на своих ошибках, но эти — нет. Требование снова ввести суд присяжных — одно из ключевых в программах нынешних либералов. Какой идиотизм — доверять решение дел, в том числе важнейших, где речь о жизни и смерти, кучке заведомых непрофессионалов, руководствующихся эмоциями...

— Основания основаниями, но вы ведь не думаете, что он сделал это сам, — произнес Фридрих без вопросительной интонации.

Майор промолчал.

— Что возвращает нас к моему вопросу, — напомнил Власов. — Вы сказали «во-первых», значит, есть и «во-вторых»?

— Фридрих Андреевич, ну не мне вам объяснять, что полный круглосуточный контроль над объектом — достаточно дорогое удовольствие, — попробовал вывернуться майор. — Особенно скрытный. Такую честь, знаете ли, надо еще заслужить. Борисов — не заслуживал. В первое время, конечно, за ним приглядывали... год, другой, третий... сколько можно? Все уже уверились, что никому он не нужен и не интересен. Ну и, некоторым образом, расслабились.

158