Очередную ее порцию он получил, вернувшись накануне из Орехово. Общение с полицейскими, прибывшими на место смерти таксиста, оказалось, вопреки ожиданиям, не столь уж неприятным. Очевидно, потому, что дело, по причине запущенной Эберлингом легенды о наркокурьере, из заурядной «бытовухи» было сразу же переквалифицировано по ведомству борцов с наркотиками. В прибывшей бригаде не было недавних знакомых Фридриха по подземке, но следователь и его помощники производили вполне благоприятное впечатление. Однако рутинная процедура осмотра тела и заполнения протокола, который пришлось подписывать Власову и Эберлингу, не дала ничего, кроме потерянного времени. Впрочем, криминалисты пообещали германским коллегам ознакомить их с заключением патологоанатома и результатами анализа жидкости в бутылке, когда те будут готовы.
По возвращении же домой Фридрих получил, наконец, ожидаемый подарок от Мюллера — рапорты всех сотрудников Управления, так или иначе работавших с Вебером. Они были разделены на два платтендата — в одном отчеты тех, кто работал с Вебером в России в последнее время, в другом — отзывы прежних его коллег, подчиненных и начальников (тех, конечно, кто еще был в живых) чуть ли не с самого начала карьеры Вебера в РСХА. Видимо, именно на то, чтобы собрать показания последних, и ушло три с половиной дня — впрочем, учитывая, какие архивные дебри ради этого пришлось прошерстить и сколько народу, включая законспирированных в разных частях света нелегалов, опросить, оперативность все равно была весьма похвальной.
Первым делом Фридрих просмотрел именно второй платтендат, который едва ли мог сообщить что-то о расследуемом деле — такая задача перед прежними коллегами Вебера и не ставилась — зато помогал узнать о покойном больше, чем говорило официальное досье. Как знать, может быть, в свете этой информации какая-нибудь непримечательная на первый взгляд деталь из первого платтендата привлечет к себе внимание, словно выбившийся клок волос или фальшивая нота...
Ничего сенсационного все эти отзывы и характеристики, впрочем, не содержали. Интеллектуал, обладавший блестящими математическими способностями и памятью; почти никогда не пользовался счетными машинками для арифметических вычислений, ибо с легкостью проделывал их в уме, играл вслепую в шахматы на четырех досках (может быть, мог бы справиться и с большим числом досок, но в компании, где произошел описанный случай, было лишь четверо шахматистов); хорошо разбирался в рехнерах, знал несколько языков программирования; отличался педантизмом и аккуратностью; в эмоциях был сдержан, никогда не действовал под влиянием минуты, не принимал поспешных решений, не собрав всей доступной информации; разумеется, искренний патриот Райха, да и Управления, служивший, впрочем, идеям, а не людям — мог пойти на конфликт с начальством, если считал, что того требуют интересы дела, и пару раз имел из-за этого неприятности, впоследствии замятые, ибо оказывалось, что прав был именно он; конечно же, не щадил и нерадивых подчиненных, добился увольнения в отставку одного из них, впрочем, мелодраматическая версия личной мести не выстраивается — тот человек давно умер; в целом, как пишут в характеристиках, «с товарищами поддерживал ровные отношения» — не чурался их, в какие-то моменты мог даже быть душой компании, но и не сходился ни с кем настолько, чтобы это можно было назвать близкой дружбой; не был женат и не был замечен в порочных наклонностях... Фридрих раздраженно поморщился, понимая, что и сам он, как и всякий идейный холостяк, не имеющий любовниц, не избежал в свое время гаденьких подозрений в гомосексуализме и прочих извращениях, а значит, и соответствующих проверок; припомнился смазливый юноша-«стажер», приставленный к нему в свое время в явно провокационных целях... что поделать — большинство людей не могут и не хотят понять, что не испытывать похоти — это столь же нормально, легко и удобно, как не испытывать тяги к любым наркотикам, к тому же табаку, благополучно искорененному в Райхе. А ведь полвека назад курильщиков было большинство, и тоже никто не верил, что может быть иначе...
Ладно, что там дальше по Веберу? Спиртное употреблял, но не так, как другие — имея от природы редкий дар маловосприимчивости к алкоголю, ценил дорогие вина за букет, оставаясь при этом трезвым. «Сова», предпочитал работать по ночам и вставать поздно... Вот любопытный момент — у Вебера было hobby, и даже не вполне, как сказали бы все те же американцы, «политкорректное»: он собирал марки исчезнувших стран и режимов. Причем интересовали его марки, посвященные конкретным историческим событиям в жизни соответствующих стран; его занимала история глазами тех, кто вот-вот должен был угодить под ее каток. Были в его коллекции и дойчские — кайзеровских и ваймарских времен, и австро-венгерские, и польские, и других стран, ныне входящих в Райх; были марки эспанских республиканцев, царской России накануне переворота и, конечно же, советские. Если вдуматься — hobby не только познавательное и поучительное, но и небесполезное для разведчика: позволяющее войти на правах своего в замкнутый филателистический мирок, где порою встречаются очень любопытные личности... особенно среди коллекционеров тех же коммунистических марок...
Что, если именно такой человек пришел к Веберу в субботу 2 февраля? Поводом для визита была покупка или обмен какого-нибудь советского раритета... не исключено, кстати, что ничего другого Вебер и не планировал, это была его личная встреча, а не встреча в интересах Службы, потому он и не включил запись разговора. Хотя, по идее, должен был включить, раз уж пустил гостя на точку А — но использование служебных квартир для личных встреч не одобрялось, так что понять Руди вполне можно. А дальше могло произойти банальное ограбление. Редкие марки — а все большевицкие марки ныне большая редкость — очень ценны, тем более для коллекционера. Вполне достаточный повод для убийства. Визитер наставил на хозяина квартиры пистолет и заставил принять штрик, дабы тот отдал все, что имел. Поэтому в протоколе обыска никакие марки не фигурируют. И никакой политики...