— Нет, просто «труп».
— Он не сказал, что человек был убит?
— Насколько я знаю, нет.
— Хорошо, продолжайте.
— Через 11 минут опергруппа криминальной полиции прибыла на место, — Лемке, кажется, снова почувствовал себя уверенно. — Дверь в квартиру оказалась не заперта...
— Что значит «не заперта»? — вновь перебил Фридрих. — Закрыта, но не защелкнута, приоткрыта, распахнута? Язычок замка был выдвинут, убран, поставлен на «собачку»?
— Не знаю, — ответил Лемке, в его голосе проскользнуло раздражение — Я докладываю ту информацию, которую нам дали русские. Итак, они вошли и увидели...
— Понятые присутствовали?
— Ммм... кажется, нет.
— Кажется?
Тщательно выбритые щеки Лемке начали слегка розоветь.
— Прошу прощения, херр Власов. У меня не было достаточно времени выяснить это точно.
Фридрих вздохнул.
— Ладно. Значит, они вошли и увидели...
— Вебера, сидевшего в кресле в гостиной. По заключению их эксперта, он был мертв уже около двух часов. Следов борьбы в квартире и насилия на трупе не было.
— Наши эксперты еще не работали с телом?
— Вряд ли. Его должны были передать представителям посольства только сегодня утром. Может быть, все еще не передали.
— Каково официальное заключение русских?
— Передозировка наркотика. Наркотик Вебер ввел себе сам, одноразовый шприц был найден на ковре рядом с креслом. На шприце — только отпечатки пальцев Вебера, не смазанные. Так они утверждают, — уточнил Лемке еще раз.
— Какой именно наркотик?
— Штрик.
— Штрик? — это название Фридрих слышал впервые. — «Веревка»? — переспросил он по-русски.
— Нет, — Лемке растянул рот в улыбке. — Эту дрянь придумали вонючки, кто же ещё. Какой-то шибко умный студент из Оклахомы. Там она называется strike. Но русские не в ладах с английским произношением. При всей своей любви к Америке, — ядовито добавил он.
Фридрих мысленно усмехнулся: характерное берлинское «r» Лемке тоже трудно было спутать с оксфордским.
— Strike, — повторил он вслух, — «удар». Вроде бы я что-то об этом слышал.
— Да, «удар», — кивнул Лемке. — Такое у этой дряни действие: быстрое и сильное. Как тут говорят, «сносит башню начисто».
Фридриху представился танк, в башню которого угодил крупнокалиберный снаряд. Как на известной картине Глазунова, изображающей разгром Красной Армии под Москвой.
— Они, разумеется, тщательно обыскали квартиру, — сказал он без вопросительной интонации. Лемке кивнул. — Вы получили опись изъятого? — спросил Власов.
— Обещают предоставить, но тянут. Вы же знаете эту русскую волокиту. «Тот, кто этим занимается, отбыл по служебной надобности, его заместителя не могут найти, а у секретарши сломался рехнер...»
— Вот-вот. Именно рехнер меня интересует прежде всего. Они нашли его?
Лемке потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что речь идет о рехнере Вебера.
— Как я могу знать, если мы до сих пор не получили опись? — пожал плечами он. — Может, они потому и тянут, что надеются в него влезть.
— Вряд ли они столь наивны, чтобы надеяться вскрыть код за реальное время, — заметил Фридрих. — Вебер был профессионалом, он не мог использовать в качестве пароля имя жены или собаки. Хотя... на их месте я бы тоже попытался... Ладно, я всё понял. Это то, что нам сообщили русские. Каковы ваши личные впечатления? Вы осматривали квартиру?
— Нет, — ответил Лемке и, упредив гневную тираду Власова, уже открывшего рот, поспешно добавил: — Я получил распоряжение ничего не трогать до вашего приезда!
— От кого? — Фридрих был настолько озадачен, что задал явно глупый вопрос.
Его собеседник, естественно, в ответ скосил глаза к потолку. Раз уж непосредственный начальник Лемке был убит, от кого еще, кроме Мюллера, мог исходить приказ? Но с какой стати шефу отдавать столь несуразное распоряжение? Из боязни, что Лемке все испортит? Хорошо, пусть «маленький капрал» не хватает звезд с неба, пусть он даже круглый дурак (хотя это все-таки вряд ли — Управление не настолько неразборчиво с кадрами), но элементарно осмотреть тайники и забрать кассету он может? Значит, либо Мюллер знал (откуда?), что тайники — это пустой номер, либо опасался какой-то ловушки (ловушка, в которую жалко послать Лемке, но не жалко Власова?) Либо... Фридрих уже и сам не знал, что «либо».
— Ладно, — сказал он в очередной раз. — Какие у вас соображения по этому делу?
— Ну... — протянул Лемке, — не знаю... грязная история...
— Я догадался, — ядовито изрек Фридрих. — Я читал официальное досье Вебера, там все безупречно. Но вы работали с ним уже не первый год. Вероятно, неплохо его знали и нередко с ним общались. Вы замечали что-нибудь странное или необычное в его словах, в его поведении в последнее время?
Лемке сосредоточено соображал.
— Начнем с отбрасывания самых невероятных гипотез, — помог ему Власов. — Возможно ли хотя бы теоретически, что Вебер добровольно и преднамеренно ввел себе наркотик? Что он употреблял его уже не в первый раз?
— Теоретически-то все возможно, — охотно откликнулся Лемке. — Тем более в этой чертовой России. Здесь порою «сносит башню» и без всякой наркоты. Особенно в эти проклятые русские зимы. Но едва ли Вебер мог подсесть на штрик. Штрик — не марихуана. Если человек колется штриком, у него не получится долго это скрывать. Разве что — решил попробовать в первый раз и не рассчитал дозу, или подсунули грязный порошок... но не думаю. На него это совсем не похоже. Впрочем, мы общались только по службе. Вебер был не из тех, кто заводит дружбу с подчиненными, — последнее было сказано без осуждения. Как и полагал Власов, Лемке понимал субординацию.