— Там накопитель, — Власов кивнул в сторону коробки, которую уже аккуратно упаковывали в пленку. — Полагаю, со всеми подробностями.
Вспомнилось, что Спаде еще и педераст. Впрочем, кажется, все-таки не педофил... В любом случае, ощущение, что вляпался в дерьмо, только усилилось. Фридрих подумал, что первое, что он сделает, вернувшись к себе в Трубниковский — это примет душ.
Какой длинный день, думал Фридрих, вновь сидя над своей схемой. Длинный и скверный. Впрочем, тут же поправился он, если Зайна все-таки возьмут — день, наоборот, замечательный. Что-то Хайнц не звонит. Неужели опять сорвалось? Позвонить ему, что ли? Нет, не стоит: Власов по собственному опыту знал, как это раздражает, когда под руку спрашивают о недоделанном деле.
А его собственное дело оставалось безнадежно недоделанным. Схема украсилась множеством стрелочек и надписей, гипотез он мог придумать множество — но что толку, если он не знал, какая из них верна и как в этом убедиться? Похоже, его подвела чрезмерная склонность аналитика к далеко уводящим логическим рассуждениям вместо того, чтобы опираться на факты, на простые материальные улики. Правда, улик в деле Вебера после работы русских «органов» ему досталось немного. По сути, только две кассеты, одна из которых пустая, а вторая — с короткой записью звонка...
Без особой надежды Власов решил снова проанализировать эту запись. Особого смысла в этом не было — это уже делали эксперты Управления и не нашли ничего интересного, а Фридрих, как всегда, ценил мнение профессионалов выше самоуверенных потуг дилетанта. Но все-таки — бывает, что профессионал, в силу привычки, не замечает то, что бросается в глаза человеку с незамыленным взглядом. Шансов мало, но...
Он запустил программу работы со звуком, загрузил с береха Управления ту самую запись, уже оцифрованную экспертами с максимальной точностью. Полюбовался графиком, похожим на след от лихорадочно пляшущего самописца сейсмографа во время землетрясения. Прослушал еще раз, удалил реплики полицейского, которые уж точно ничего не могли дать, оставил один высокий голос. Нет, разумеется, со слуха он ничего интересного не заметит — надо анализировать график. Как? Программа предоставляла достаточно возможностей. Ну, например, выделить гармоники, построить огибающие... Некоторое время по экрану ползла полоска с процентами, затем выделились цветом построенные кривые. На удивление чистые графики получаются, однако. В том смысле, что все частоты и гармоники относятся к человеческой речи. А ведь звонок был из уличного автомата — почему не слышно звуков улицы? Неужели эксперты проглядели такую очевидную вещь? Однако, не успела радость открытия охватить Власова, как он тут же одернул себя. Это же не Европа, это Россия! А в этой стране с ее жутким климатом телефонные кабинки не такие, как в Фатерлянде. Здесь они полностью закрытые, что обеспечивает вполне приличную звукоизоляцию. Он ведь даже видел ту самую будку, из которой был сделан звонок... В целом, из общей картины выделяется лишь хиленькая полоска монотонных колебаний вдоль временнОй оси. В ней уж точно нет ничего человеческого, это, очевидно, помеха, внесенная как качеством телефонной передачи, так и магнитофоном. Тем не менее, Фридрих выделил и увеличил эту полоску и проделал операцию с построением гармоник уже над ней. Хмм... на фоне общего гудения, характерного для помех, выделяются четкие пики. Власов велел программе отфильтровать все, кроме них, и прослушал результат, на порядок усилив громкость. Довольно быстрые высокие щелчки. Период вполне похож на вращение маленькой кассеты. Значит, магнитофон? Власов вернулся к исходной записи и восстановил столь поспешно отброшенные начало и конец со словами дежурного — и даже короткие гудки в конце. Если все дело в полицейском магнитофоне, помеха везде одинаковая...
А вот и нет. На гудках никаких щелчков не было.
Как могли эксперты пропустить это? А вот так, очевидно, и пропустили. Гудки отбросили сразу, а помеха — она и есть помеха, что ее анализировать. Скорее их насторожило бы отсутствие помех, свидетельствующее об искусственной подчистке — а то и о синтезе — записи...
Возможен еще вариант неких щелчков на линии. Но скорее всего это никакая не помеха, а реальный звук, записавшийся вместе с голосом. Что это может быть за звук? Мог ли он звучать в телефонной будке?
Фридрих закрыл глаза и постарался представить эту русскую будку и себя в роли звонящего. Какой-нибудь отбойный молоток, доносящийся даже сквозь дверь? Да, в Москве дорожные работы бывают и зимой, но вроде бы в том районе ничего такого не было. Да и не похоже ни по частоте, ни по высоте... Что еще? Тиканье часов на руке звонящего? Тоже не похоже по характеру звука, да и не запишется оно, если только не уткнуть микрофон прямо в часы — а тогда будет не слишком удобно говорить, да и зачем это делать?
Власов еще сильнее увеличил масштаб, присматриваясь к графику. Теперь стало заметно, что щелчки не столь однородны, как показалось поначалу. Они различались и по интервалам, и по высоте, и по амплитуде. Фридрих не мог сказать, есть ли какая-то закономерность в этих вариациях. Во всяком случае, если таковая и была, то нетривиальная. Но если щелчки — результат работы некоего механизма (а едва ли их могло производить нечто живое), то этот механизм, похоже, основательно разболтан.
«Если бы это был мотор самолета, не хотел бы я на нем лететь», — подумал Власов.