— Приехал? Беги на третью платформу и прыгай в третий вагон от конца. Быстро — электричка отходит через две минуты!
— Я же не успею взять билет!
— Ничего, если что, штраф заплатишь. Только не говори, что денег не осталось, — хохотнул дуфан, — ты мне еще 350 штук должен, не забывай! — в трубке запиликали гудки.
Фридрих на всякий случай повторил инструкцию в полицейский целленхёрер. Про себя он меж тем подумал — ну ясно, Спаде прикажет выбросить сумку с деньгами на ходу в определенном месте... не на глазах у других пассажиров, конечно, но, наверное, это электричка повышенной комфортности, с туалетными кабинками. Что ж, будем надеяться, что полиция готова и к такому варианту. Водитель меж тем, оценив, что затор надолго, открыл переднюю дверь. Нетерпеливые потянулись к выходу, терпеливые (и знающие, что другой транспорт по Садовому кольцу все равно не ходит) остались сидеть. Власов поначалу выбрал сторону вторых, но через несколько минут решительно поднялся (тем более что тепло через открытую дверь все равно улетучилось).
— Пойдем, что ли. Тут вроде недалеко уже.
— Ну пошли, — согласился Хайнц без особого энтузиазма.
Когда они уже подходили к Новому Арбату, подал голос целленхёрер Эберлинга. Некоторое время Хайнц молча слушал, затем велел «о новостях сразу докладывать» и повернул довольное лицо к Власову.
— Ну наконец-то хорошая новость! Похоже, на след Зайна все-таки вышли!
— Здесь, в Москве?
— Ну, мы ведь уже в этом не сомневались? Раз Ламберт летит сюда, все сходится... Представь, эта затея с соцработниками в конце концов все же дала результат. Пока информация еще нуждается в уточнении и проверке, но, надеюсь, сегодня мы его возьмем! Уфф, гора с плеч. Я уже боялся, что мы не уложимся...
«Гуревич упустил свой шанс, — подумал Власов. — Ну, оно и к лучшему.» Вслух он, однако, сказал:
— Знаешь, есть такая русская пословица — «не говори «гоп», пока не перепрыгнешь»...
— Ты прав, конечно. Но будем надеяться — на сей раз не сорвется.
— Я могу чем-то помочь?
— Пока нет. Дам знать, если что.
Вскоре они расстались — Эберлинг сел в оставленную на подъезде к Новому Арбату машину, а Власов пошел в свой Трубниковский. Фридрих испытывал странное чувство. С одной стороны, если Зайна возьмут, теракт, очевидно, будет сорван — а после допросов потянутся нити и к его организаторам. Так что можно, вроде бы, просто расслабиться. С другой стороны — его собственное расследование так и не привело к конкретным результатам. Он по-прежнему не знает, кто убил Вебера и почему. И ведь теоретически может оказаться, что Мюллер был прав, заставив его и Хайнца работать автономно, и Зайн и смерть Вебера — это действительно две разных темы. Вряд ли совсем уж никак не связанные, но...
Он думал об этом, подперев голову руками перед включенным нотицблоком. Затем вновь принялся рассматривать свою схему с овалами и стрелками. Его не покидало ощущение, что он упускает что-то совсем простое. Что-то, возможно, давно ему известное, но на тот момент не привлекшее внимание... Хотя, конечно, это могло быть и ложное чувство, возможно даже (с неловкостью признал Фридрих) — порожденное завистью к успеху друга...
Запел целленхёрер. Власов уже привычным движением достал обе трубки.
Но это был не Спаде. Это оказалась Берта Соломоновна.
Езда по городу, одни улицы которого были перекрыты из-за праздников, а другим по той же причине пришлось принять на себя двойное бремя автомобилей, не доставила Фридриху никакого удовольствия. К тому времени, когда он, наконец, выбрался из машины на Бутырском валу, солнце уже скрылось за домами, и утренние намеки на весну бесследно развеялись. Московская погода напоминала теперь политику польского ландтага по отношению к официальному Берлину: по отдельности придраться вроде бы и не к чему, но в целом — скверно. Так и здесь: ветра не было, белая гадость с неба не сыпалась, даже предательского льда под ногами на расчищенном дворе не ощущалось, и тем не менее, на улице было на редкость неуютно. Возможно, причиной тому был ранний вечер, тёмное небо, которое с запада уже вновь начали затягивать тучи, и очень редкие огоньки в окнах. Во всяком случае, дом 8а был тёмным практически полностью. Горело только несколько окон на верхних этажах, и это были не окна квартиры старой Берты.
Отыскивая на домофоне кнопку вызова консьержки, Власов думал, станет ли старуха говорить о заложниках. Во всяком случае, главной темой встречи это точно не будет. Всю информацию о происшествии, в том числе и показания самой Берты, Власову предоставили русские безопасники. Фридрих просмотрел их вполглаза: никакой оперативной ценности они уже не представляли... Кстати, дело, надо полагать, уже завершено. За последние два часа Спаде так больше и не звонил — видимо, его взяли в поезде или прямо на вокзале. Почему бы и нет? Там имеются видеокамеры, а внешность Спаде известна. Даже забавно, если он попался так просто... вероятно, он маскировался, но недостаточно успешно. Так или иначе, теперь с ним будет разбираться российский суд — если дело дойдёт до суда. Власов, впрочем, имел основания полагать, что это маловероятно. Спаде не из тех людей, которых судят открыто. Таких людей или уничтожают, или используют — в зависимости от того, что они знают и насколько могут быть полезны в тех или иных отношениях. В любом случае, если дуфана взяли, в течение ближайшего месяца-двух его жизни ничего не угрожает. Да и здоровью тоже — сейчас языки развязываются куда более гуманными способами, нежели лет тридцать назад. Пытки применяют только отморозки вроде визенталевцев: Фридрих представил себе Спаде в лапах юдских боевиков и скептически хмыкнул.