— Вы шо себе думаете, — ответила Берта. — мне нужны лишние макес на мою старую голову?
— Мне не нравится юдская привычка отвечать вопросом на вопрос, — человек, называющий себя Спаде, явно злился, но пока держал себя в руках. — Где ты их спрятала?
— Я живу за себя, — ответила старуха, — я не живу за других. Нет. Я не прятала нигде. Ищите, если не верите.
— Ты что-то крутишь, — ответил человек, — но, допустим, ты не врёшь. Ладно, мы подождём. Они ведь когда-нибудь вернутся, не так ли? Я очень, очень терпеливый человек. И очень справедливый. Поэтому мы сделаем так. Если они вернутся в скором времени, ты останешься живой и относительно здоровой. Если их не будет в течение двух часов, я начну нервничать. Когда я нервничаю, я становлюсь злым. Поэтому я буду делать тебе больно — просто чтобы убедиться, что ты мне сказала всё, что знаешь. Если не узнаю ничего интересного, я тебя прикончу. Просто потому, что я очень, очень расстроюсь. Впрочем, в этом случае я убью не только тебя, но и кой-кого из моих дружков, которые следили за твоей хатёнкой. Я очень не люблю халтуры — а они, похоже, схалтурили. Потому что, когда я шёл сюда, то был уверен, что баба и её пащенок здесь... Так что придётся тебе немного поскучать в моём обществе.
— Я хочу пить кофе, — сказала Берта.
— Свари и мне тоже, — почти благодушно сказал мужчина.
Фрау Галле тем временем, отойдя от первого шока, изо всех сил пыталась сосредоточиться и что-нибудь придумать. Получалось это плохо — всполошённые мысли как будто бились о прозрачную упругую пелену, не доходя до ума. Что-то ей мешало, отчаянно мешало сосредоточиться и понять, что делать дальше.
И вдруг эта плёнка разорвалась. Франциска Галле, бездарная журналистка, неудачливая жена и несчастная мать, всю жизнь пробарахтавшаяся в какой-то непонятной паутине обстоятельств, непонятно откуда берущихся и неизвестно куда тянущих, ошеломлённая и напуганная, внезапно увидела причину всего, что с ней происходило — и что привело её сюда, в этот тёмный закут.
Она не была глупа от природы. Глупость была следствием. Причиной была плёнка, отделяющая её сознание от реальности. Эта плёнка появилась в детстве и с годами становилась только толще. Она всю жизнь внушала себе, что происходящее с ней — это не реальная жизнь, а что-то другое, не имеющее к ней, настоящей, никакого отношения. Всё, что было вокруг, происходило словно бы не с ней. Настоящая жизнь была где-то в другом месте, она должна была наступить когда-нибудь потом, в другом месте, где она будет умной, красивой, молодой и счастливой. Это другое место она себе воображала всю жизнь и тратила на это все свои душевные и умственные силы. Она жила как во сне, не желая видеть того, что происходит вокруг. И тратила все силы на то, чтобы придумывать всё новые и новые сны, лишь бы не видеть постылую действительность, и прежде всего — саму себя.
Она воображала себя талантливой, но недооценённой журналисткой, и думала, что у неё есть убеждения — правильные, красивые, гуманные, либеральные. Она верила, что противостоит «фашистскому государству», которое является главной причиной её несчастий. Что она — привлекательная женщина, которой не везёт с мужчинами, но вот-вот на горизонте появится прекрасный принц и унесёт её куда-нибудь на край света, где ей будет хорошо и уютно. Что с её сыном всё в порядке — да, с ним бывает тяжело, но это потому, что он не такой, как все, и всё с ним как-нибудь наладится. Как и со всеми остальными проблемами — всё как-нибудь само разрешится, всё как-нибудь само собой образуется. На худой конец найдётся кто-то, кто всё решит и устроит.
Но сейчас, зажатая в угол, как крыса, отчаянно боящаяся за свою жизнь, она видела всё как есть. Плёнка разорвалась. Франциска Галле осознала себя и своё место в мире.
Она — плохая журналистка, не владеющая азами ремесла. Она потратила лучшую часть жизни на человека, который обращался с ней очень скверно — и, к сожалению, она этого заслуживала, более того, она этого хотела. Её сын — неполноценный, генетический шлак. (Странно, но даже эта мысль не вызвала у неё ни ужаса, ни возмущения). Она попала в скверную историю, причём сама, по собственной воле — а точнее, безволию. Люди, которые оказывали ей любезности, преследовали собственные интересы, которые она не понимала и даже не желала об этом думать. Она доверяла всякому, кто брал на себя решение её проблем — доверяла слепо, безрассудно, и в мелочах, и в важных вопросах. Как она доверилась совершенно незнакомому человеку, позвавшему её сюда. Потом — Андрею. Или ещё — Фридриху Власову. На нём она буквально повисла — в глубине души надеясь на то, что он, может быть, будет решать её проблемы и дальше... может быть, даже всю жизнь.
Франциска чуть не рассмеялась — настолько ей стало ясно, до чего она была глупа. Фридрих ей не интересуется, совсем, совершенно. И потому, что он, похоже, вообще не интересуется женщинами, и потому — мысль оказалась колючей, но она додумала её до конца, и это оказалось не так уж сложно — что она, какая есть, никому не нужна. Она некрасива, неумна, и ещё этот гадкий Микки. Таких в лучшем случае используют — и бросают. Как бросили её все, кто ей попользовался. Может быть, кроме Власова — в нём было что-то, помимо желания воспользоваться ею. Что-то вроде чувства долга. Но не более того. Он пожертвует ею, если это будет нужно.
А сейчас её, вполне возможно, убьют, если только она сама себе не поможет.
Мысли фрау Галле стали короткими и точными. Что происходит? Где я? Где враги? Чего мне от них ждать? Чего мне бояться? Что у меня есть? Что делать с тем, что у меня есть?